Дожидаться ответа не стал, несмотря на то, что желание выставить себя "моржом грёбаным", которому всё нипочем, чью вежливость невозможно выморозить и похоронить под снежным сугробом, было велико. Обхватил себя руками, будто они могли неведомым образом меня согреть и мизерными шажками, боясь поскользнуться (или же просто не удержаться на ногах, что вполне естественно в моём состоянии) и упасть, разлетевшись на тысячи льдинок, потопал к родному крыльцу. Толпа у моего дома изрядно поредела и, к счастью, никто не толкнул меня, а когда я очутился на крыльце, обнаружил себя совершенно целым. С огромным усилием оторвал руки от тела, которое, казалось, действительно, начало согреваться. Ввалился в небольшую прихожую так, как обычно вваливаюсь в "тот самый день", но на сей раз с огромным усилием сумел удержать себя на одеревеневших ногах. На несколько мгновений замер, ожидаючи, пока утрясётся звон в голове и какой-нибудь благодетель уберёт с неё злосчастный кирпич, который, по моим ощущениям, врос в неё намертво. Но звон, как полагается, лишь варьировался по частоте и громкости, но пропадать не собирался. Кирпич так вообще оказался вязким куском боли, который своими щупальцами, подобными щупальцам осьминога, норовил, завладев головным отделом, распространиться на всё тело. Пришлось переключиться на режим "пролетария", чтоб не поддаться соблазну упасть в обморок. Помогло. Мысли не стали светлее, но я уже мог отделять их одну от другой и улавливать их суть.
Хотел было позволить своим ногам без задержек донести меня до спальни и уронить, скажем, на кровать (имею право, даже несмотря на статус хозяина, предписывающий всё своё внимание уделить гостям), но, преодолевая небольшой коридор, в конце которого располагались двери в ванную и туалет, взглянул в сторону кухни, находящейся по правую сторону. Сквозь приоткрытую дверь увидел круглый стол и два стула."Чёрт!" Два стула. Только два. Зачем больше? Я всегда принимал максимум одного человека. А теперь трое. Подстава.
- Сестрёнка,- с трудом вымолвил я, чуть ни прикусив язык, когда мои гости показались на пороге, - усади пока наших гостей за стол, чаёк им налей (простите, но кофе, а уж тем более чего покрепче, в этом доме не водится), - да-да, несмотря на мой образ жизни, я почти никогда не пью кофе и "что покрепче" и не держу сего дома (чокнутый же), - и печенье достань из нижней полки ближней от холодильника. Нам с тобой на что присесть я найду...
Всё, лимит исчерпан. Язык подал в отставку.
Кухонька у меня небольшая. Только и есть, что круглый столик на три-четыре человека с двумя стульями для меня и сестры (едва ли кто-нибудь другой удостаивает меня своим присутствием, так что я никогда не видел необходимости обзаводиться третьим, а уж тем более четвёртым стулом; это же сущий бред). В дальнем углу комнаты стоит небольшая газовая плита без вытяжки и прочих наворотов, но безукоризненно чистая после последней уборки. Напротив входа у стены холодильник. Вся морозилка забита полуфабрикатами, в холодильнике на данный момент пусто, если мне не изменяет память. По левую сторону от холодильника два кухонных шкафчика. Первый (ближний к холодильнику) обыкновенно вмещает в себя прикасаемые запасы, а второй, соответственно, неприкасаемые, из чего следует, что первый в данный момент содержит лишь полкилограмма печенья, а второй - забит до отказа. Ну и само собой, раковина. Сама кухня оформлена весьма безвкусно: какие-то светло-зелёные обои с незамысловатым узором, уродливая люстра на две лампочки и кухонный гарнитур (если два шкафчика у холодильника подходят под это определение) в персиковых тонах. Но, на удивление, порядок. Такой, что если бы не тарелки и кружки в раковине (да, я живу один, но имею пять тарелок, ложек, вилок и кружек, потому что зачастую в первые дни (да и не только первые) "отпуска" мне лень каждый раз мыть себе посуду; а также тремя кастрюлями и двумя сковородками) и безвкусный интерьер, то не всякий бы догадался, что в этом доме обитает холостяк.
Последний раз взглянув на сестрицу и как бы подтверждая этим взглядом своё поручение, ввалился в гостиную сквозь распашную дверь (зачем, спрашивается, такая роскошь в пролетарской избушке?). Чуть было по привычке ни грохнулся на диван (режим пролетария, всё-таки, имел некоторые минусы, связанные с обыденными привычками). А основание для подобных привычек, честно говоря, имеется.
Всё дело в том, что в гостиной я провожу большую часть своего "отпуска". Я здесь сплю, я здесь ем, я здесь читаю, смотрю телевизор, лежу и гляжу в потолок. На правом подлокотнике дивана лежит самая мягкая из подушек, на спинке раскинулся плед, замечтавшийся и уже успевший прикорнуть, а всё остальное пространство заняло огромное мягкое одеяло, свернувшееся клубком и сладко задремавшее без своего хозяина. На письменном столе, учтиво подкравшемся к дивану, лежит раскрытый том "Войны и мира", записная книжка, несколько ручек и фантики от конфет. Бедный пуфик, обделённый вниманием, обиделся и забился в угол, прихватив с собой сбежавшую из коридора и точно так же забытую шапку. Телевизор-куб восседает на своём престоле, разглядывая своим мутным экраном узоры на пледе. Похоже, все эти ребята настолько научились обходиться без меня, что даже не скучали, и каждый успел найти себе дело.
Горько усмехнувшись в ответ на идиллию в гостиной, доковылял до двери в свою спальню. Ну как "спальню" - одно название. Если называть вещи своими именами, то к ней скорее необходимо применить термин "кладовая" или "склад забытых вещей", но никак не спальня. Сколько себя знаю захожу сюда только чтоб переодеться, спрятать или найти что-нибудь. Только кровать, в смущении прижавшаяся к стенке и забившаяся под старое покрывало, в надежде, что её не заметят и не упрекнут в том, что она вносит путаницу в терминологию, воскрешает истинное название комнаты, давно сменившей своё предназначение. Но если живым существам всё равно и большинству из них здравый смысл не позволяет высмеивать неживые предметы и втирать им правила хорошего тона, то громила-шкаф без всякого стеснения и угрызений совести с высоты своих двух метров укоризненно взирает на свою так некстати пришедшуюся соседку и при всяком моём пришествии просит незамедлительно избавиться от неё, на что я лишь махаю рукой: "Авось, ещё пригодится когда-нибудь..." А вот бедная тумбочка, понятия не имеет, куда ей деваться. Шкаф считает её за свою, а кровать приютила малышку у своего изголовья. Так и мечется, не решив на чьей ей следовало бы быть стороне и кого бы стоило поддерживать. Я пытался ей помочь, но, увы, тщетно: даже общество табуретки, выражавшей совершенное равнодушие к каждой из сторон, не сумело утешить беднягу.
Однако сейчас мне было не до этих телячьих нежностей и дружеской поддержки: кое-как внеся себя в спальню (для удобства я решился оставить этой комнате первоначальное название), с трудом захлопнул дверь и бросился к батарее. Совершенно позабыв о том, что было бы неплохо сначала сбросить с себя мокрую окоченевшую одежду и надеть что-нибудь посуше, приник всем телом к заветному источнику тепла. В поисках позы поудобней прислонился к батарее спиной и запрокинул голову назад. С полминуты-минуту ничего не видел и не думал. После мысли потихоньку стали проясняться. Увидел прям над собой мощный металлический крюк, намертво прикреплённый к потолку. Усмехнулся. Ощупью нашарил в просвете между шкафом и стеной связанную в петлю верёвку, но доставать не стал, чтоб, случись сестре увязаться за мной, себя не скомпрометировать.

Это случилось, по моим подсчётам, совсем недавно (однако если откинуть все предрассудки, могу с полной уверенностью заявить, что с того момента прошла целая жизнь). Смерть отца, к тому моменту ещё не совсем изгладилась из моей памяти, но надо же было случиться трём новым бедам. Сначала я встретил Джуманджи, свою милую сестру. Где тут беда? Увы, это была не первая наша встреча. А при прошлой встрече я не знал, что она - моя сестра. Словом, я любил её большую часть своей жизни... не как сестру. В это же время меня вышвырнули с работы, которой я зарабатывал большую часть своей жизни, тем самым обеспечивая семью и являясь её единственным кормильцем, а через несколько дней любимый братец дал дёру, оставив мне с матерью на прощанье записку, в которой было сказано, что он очень нас любит, но ему всю жизнь не хватало свободы, и он не хочет до конца своих дней прибывать в "заточении". Что было в следующие два-три дня, я, к счастью, не могу припомнить. Разве что тот факт, что за это время я успел сбыть матушку к её кузине, сам собой вырисовывается...
Впрочем, что бы там ни было, через энное время я обнаружил себя в этой комнате, на этом самом месте, стоящем на табуретке с петлёй на шее.
Подумал: "Что я делаю?"
Вспомнил. Ухмыльнулся и приготовился выбить из-под себя стул. Но зачем-то снова прислушался к собственным мыслям.
Подумал: "Неужели нет другого выхода?"
Бесстрастный голос ответил: "Нет!"
Скинул петлю, уселся на стул и задумался. Всё что можно было выплакать, выстрадать, возненавидеть, я к тому времени выплакал, выстрадал и возненавидел сполна, так что теперь мог мыслить. Бесстрастно, хладнокровно, здраво, как и подобает, когда собираешься расстаться с тем, чего никак нельзя будет вернуть.
Подумал: "У меня ведь остались мать и сестра! Как они без меня?"
Усмехнулся, поняв уловку собственного сознания. По достоинству оценил её. Снова встал на стул и положил руку на петлю. Простоял так минут десять. В конце концов горько засмеялся и принялся отвязывать верёвку от крюка. Потом зашвырнул её за шкаф, где она и валяется до сих пор.
В тот же день, буквально через несколько минут, явилась сестрёнка и несказанно обрадовалась, увидев меня (живым). Сказала, что волновалась. Я промолчал и улыбнулся, конечно же, не рассказав ей ни о своих чувствах, ни о великой Истине, которая открылась мне в тот день, и дав себе обет никогда не открывать эту страшную тайну.
Я уверен, она пережила бы мою смерть, но, уж точно, не одобрила бы её и всеми способами старалась бы меня остановить, если бы ей стало известно, на что я в тот день решился. Даже если бы она знала, что жизнь для меня тогда была в тысячи раз тяжелее смерти, способной избавить от всех невзгод. Потому ли, что могла предчувствовать, что я ещё смогу жить (если не счастливо, то вполне сносно; даже более, чем того можно было ожидать)? Нет. Такого нельзя предвидеть. Только придумать. Не для утешения, как то обыкновенно преподносят. Тут дело в другом.
Какой самый веский и убедительный довод обыкновенно приводят первым, желая разжалобить умирающего и вернуть его к жизни? "Как я буду жить без тебя!?" - не так ли? Не: "Что же с тобой сделается?!" Как я буду жить. Я. Эгоизм? Возможно, но почтенный Дарвин подобрал для этого столь противоречащего всему духовному термин, перекладывающий всю ответственность с нашего эго на матушку-природу, нас породившую. Естественный отбор. Выживание вида предопределяет выживание отдельно взятой особи, которая, в свою очередь, чтобы выжить, должна заботиться только о себе. Так что духовность духовностью, но против законов природы не попрёшь. Хочешь ты этого или нет, ты будешь делать всё, чтобы не только выжить, но и обеспечить себе наиболее комфортные условия для существования, всеми правдами и неправдами скрывая от себя и окружающих свою истинную цель. И не беда, что эти стремления могут обречь кого-то на страдания: наш мозг - главное звено, согласующее духовное и биологическое - не позволит нам отказаться от этого соревнования из-за каких-то мелочных моральных принципов и духовных ценностей.
Именно эту Истину, открытую мной в преддверии смерти (в преддверии смерти иным и не такое открывается) я поклялся никогда не говорить Джуманджи, как поклялся видеть в ней лишь сестру. Именно этой Истине я усмехнулся, сходя со своего эшафота целым и невредимым. Именно эта Истина, заставила меня сойти с него. Я рассудил эгоистично: если я умру, то сестра с матерью ещё долго будут плакать по мне, страдать, в связи с чем меня на том свете будут грызть не только черти, но и вездесущая совесть. К тому же, к самоубийцам в поземном мире предвзятое отношение (скажем, как в тюрьме к педофилам). Не то что бы я претендую на уважение и почёт, но всё же хотелось бы хотя бы в загробной жизни отдохнуть. А коль так, есть миллионы способов умереть побыстрей, не вызывая подозрений в самоубийстве. Если хорошо постараться, можно даже за мученика сойти. Последнее, мне, конечно, не светит, но с первой задумкой пока справляюсь на ура.

В иное время, поймав себя на подобных мыслях я бы с чистосердечным признанием явился бы в психушку. А коль кто-нибудь смог бы прочесть мои мысли, то меня бы на месте пристрелили за открытие и разглашение Истины (и, чтоб наверняка, следом пристрелили бы того, кто прочёл мои мысли). Но сейчас у меня было готово оправдание: я отморозил себе мозги, так что всё в порядке. Так что можно сорвать семь печатей, поглазеть на табу и торопливо наложить все эти печати обратно, как только разум начнёт возвращаться. Так и сделал и позабыл всё, что думал, как только понял, что могу контролировать собственные мысли.
Придя в себя и взяв на заметку, что надо бы уже выкинуть эту злосчастную верёвку (если ничего не измениться, в ближайшей жизни она мне не пригодится, а вот возможность того, что её случайно найдёт моя любимая сестрица и учинит мне допрос, меня не радовала), наконец-то встал.
Взглянул на окно, расписанное морозными узорами и обнаружил в нём помимо великолепной росписи хмурого, мрачного и уставшего парня. Понял, что надо бы взбодриться. Попытался улыбнуться, напустить весёлости на мрачные черты. Судя по всему, не получилось, так как моё отражение эта попытка не впечатлила. Ему, признаться, трудно угодить: не церемонясь, раскусывает меня с первого взгляда. Впрочем, на то оно и есть (наряду с тенью) самый верный и преданный спутник, сопровождающий от колыбели до гроба. Так что, сделав на это ставку, решил, что столь "далёкие" для меня гости ничего не заменят, а более проницательная сестра будет слишком занята, чтоб вглядываться в мои черты.
Наконец-то принялся за дело.
В первую очередь избавился от одежды, которая за последние пару минут потяжелела в несколько раз от оттаявшей воды. Нашёл в шкафу домашний костюмчик поприличней (по принципу из двух зол выбирай меньшее), хотел было халатик махровый надеть, но понял, что это уже слишком. Я, конечно, ещё тот отморозок и "морж грёбаный", но гости есть гости. Ладно ещё плед, но халат - верх неуважения. Незаметно пробрался в ванную и сбросил все мокрые вещи прям ванну, решив разобраться с ними позже.
Вернулся. Ненароком взглянул на плакат, висящий над кроватью. Ну как "плакат"... Был плакат с группой "African Wild Cats", а ревнивый братец взял да вырезал любимую сестрёнку, не желая видеть её в окружении каких-то левых мужиков (один из которых, к тому же, её парень). Гуманно? По мне - да. По крайней мере, по отношению ко мне. На расспросы сестры всегда отвечал, что разлил на плакат чай, когда принёс его домой, и только она сумела "пережить потоп". Она предлагала принести новый, но я наотрез отказывался, прикрываясь тем, что с этим "обрывком" у меня связано много воспоминаний и вообще - новый плакат нарушит мой безукоризненный феншуй.
Предусмотрительно подошёл к магнитофону и вставил в него диск известной группы. Мало ли, вдруг сестрёнка ночевать останется, решит музыку послушать, а тут такой сюрприз. Как говорится: мелочь, а приятно.
К слову, о сюрпризах: я совершенно забыл про Новый Год. Следовательно, забыл о подарке для Джуманджи. "Вот подстава!" Краем глаза заметил в тумбе, которую в это время закрывал (до того я доставал из неё диск), знакомую толстую папку. Достал и принялся просматривать её содержимое известное мне до мельчайших деталей.
Папка явилась вместилищем моих рисунков. Ну как "рисунков"... Рисованию я никогда не обучался: рисовал, что в голову взбредёт и как взбредёт и всегда оставался доволен. В этой же папке скопились мои рисунки (около сотни), с момента моего знакомства с сестрицей. Чаще всего я изображал нас вдвоём. Изображал то, чего не было и быть не могло (да и, ясно дело, никогда не будет): от банальных семейно-бытовых сцен, до фантазийных иллюстраций к прочитанным книгам. Здесь были и наивные фантазии о давно утраченном детстве, и зарисовки на тему будущего; на разномастных листах отличающихся цветом, фактурой и текстурой, мы были то пиратами, то сухопутными разбойниками, то ангелами, то чертятами, то пастухами, то Наташей и Николаем Ростовыми из "Войны и мира"; мы были детьми, мы были подростками, мы были стариками. Признаться, из всего, что хранилось в этих стенах, эта папка с её содержимым была самым личным наравне со спрятанной за шкафом верёвкой.
Я решил подарить эти рисунки сестре. Потом передумал, испугавшись нарушить тем самым один из своих обетов. Припомнил все рисунки, счёл, что в них нет "ничего такого" и снова решился. Отыскал где-то захудалую ленточку, перевязал ей папку и написал в уголке "А что, если...". Направился к двери. "Нет, этого мало!" - посчитал я, с трепетом сжимая в руке папку с собственной душой. Снова бросился к тумбочке и достал из нижней полочки флейту: ту самую, которую мне собственноручно вырезал отец, когда я был совсем ещё ребёнком и жил счастливо. Теперь уж точно было всё. По крайней мере, других материальных предметов, в которых можно уместить всю душу, с переполняющей её любовью, я не знал.
На сей раз открыл дверь. Услышал доносившиеся из кухни голоса и вспомнил о стульях. За ленточку прицепил папку к флейте, флейту зажал в зубах, захватил табуретку из спальни, сорвал плед, безмятежно дремлющий на спинке дивана, за которую он отчаянно пытался удержаться, и, бесцеремонно накинув его на плечо, принялся вымаливать прощения у пуфика. Он, как и подобает мягкотелым пуфикам, быстро меня простил. Шапка-эмигрантка была депортирована на подушку, и пуфик радостно запрыгнул в мои объятья.
До кухни дошёл, ничего не уронив, и, при всей своей загруженности, выглядел более чем грациозно, как принято выглядеть тем, кто привык таскаться с кучей вещей без ущерба своему комфорту.
Поставил пуфик для сестрицы, табуретку - для себя и, предварительно положив папку с флейтой под табуретку, обратился к сестре и гостям.
- Простите за столь долговременное отсутствие, - (я отсутствовал минут пять-семь) пробормотал я, поудобней натягивая плед на плечи. - Садись, сестрёнка, дальше я сам разберусь, - и я направился к "ближнему" шкафчику, надеясь найти какую-нибудь заначку.
Мне стало на удивление легко и весло на душе. А может, я просто согрелся.

Отредактировано Iaru (2016-05-06 18:40:42)