Начало игры.

  Наплевав на все устои и правила игры, пытался сделать пас и выбить ребро из-под таза. Закинувшись еще раз в Антилоповы кости, намеревался выиграть у хвастуна и халтурщика Щику и отплатить той же монетой. Отомстить за прошлые проигрыши, грязные желания и пакости! Надеяться на удачу, когда она обожает поворачиваться к тебе филейной частью, не приходится. И, да! Ребро вылетело!
  – У-уе! – взвизгнув от радости я, кажется, напугал даже самого бывалого воина Ганигу. – Ну, что, съел?! Наконец-то духи подарили мне минуту радости и спокойствия! А я победюн!
  Щику закинул голову и заржал как зебра.
  – Слых, победюн, желание трещи. От одной победы, смотрю, тебя проперло. Говори давай и еще партейку сыграем.
  – Нет. Я пока не придумал и партейку сыграй с Жорой. Я пока проветрюсь.
  Ну не признаваться же, что проиграть боюсь. Удача имеет свойство отвернуться в самый ответственный момент, так что ничего не поделаешь. Да и умение вовремя остановиться ценится в наши дни.
  – Хе, не придумал он. Ну-ну, ври дальше. Тебе просто голову победа вскружила, а бежишь, потому что продуть боишься.
  Нет, вы посмотрите на него. Раскусил зараза! Интересно, у меня все на морде написано или он ясновидящий? Скорее второе, потому что на моей морде прочитать невозможно ничего. А эта радость была секундной, не мог он просто ее заметить. И вовсе я не от радости орал, а от неожиданности. Имею право.
  – Ну-у и навыдумывал. Боюсь я только гнева лидера, голода и твоей страшной тени. Страшилище лютое!
  Щику нисколько не оскорбившись, не больно царапнул острыми длинными когтями по моему хвосту. Ей! Неприятно же.
  – Да иди ты уже! Жорик, пошли партейку сыграем на мясо!
  Вот почему этот обормот всегда играет с другими на мясо, а со мной исключительно на желание? То ли я дурак, то ли что-то с этим миром не так. Отбросив неприятный мысли, тронулся я неспешной походкой на поиски спокойного и культурного отдыха. В простонародье – сон. Полезная штука, восстанавливает нервную систему, опустошает чашу терпения. Успокаивает, вот ляпота. Едва не споткнувшись о маленького львенка, единственным на всю банду, побрел дальше. Хорошо, что не ушиб, а-то его маменька мне бы голову открутила. Первоклассная охотница, кстати.
  Шел-шел и понял, что трава стала странно расти и вот уже была мне по глаза. Я же лев не маленький по размерам, но и не огромный как Ург, которому любое озеро по пятый палец. Что-то не нравится здешняя обстановка – слишком спокойная, располагает к отдыху. Трава душистая, зеленоватая, красивая и поблескивает, словно в рот сама просится. Интересно, это ли чувствуют травоядные? Какое-то неопределенное чувство. Задумавшись, я не сразу почувствовал новый запах. Пахло самкой, а большего знать и не надо. Хоть самка бабуина, если пушистая – сойдет!
  – Еге-гей, красавица.
  Так, понизим тональность для эффекта, добавим немного хрипотцы и вуаля. Ах, какой красавчик. Набрав наспех в зубы травы-муравы и цветочков-лепесточков, осторожно вышел по запаху к долговязой самке гепарда. Ух, пушистенькая и в пятнышко.
  – Познакомимся? У меня для вас букет душистых трав и цветы под стать вашей красоте. Фигуркой – лоза, мордочкой – ягодка! Не желаете стихи послушать?
  А теперь аккуратно подталкиваем лапкой букетик. Определенно нравится! Только вот, интересно, не убьет?

Отредактировано Zikomo (2015-07-11 09:59:49)

Не убила. Слава всем существующим и несуществующим духам, дама попалась на редкость дальновидной. Действительно, что стоит взрослому сильному льву переломать тонкую шею гепарда? Долговязые коты были намного хрупче, чем собратья львы. Проблема была только в том, что самого гепарда нужно было поймать, а тут уже скорость была на их стороне. Брать десятизначные цифры за несколько секунд нам было не под силам даже с волшебного слоновьего пенделя.
  Ух, какая красавица попалась! Мурашки стадом пробежались от хвоста к макушке, а желание пофлиртовать с красоткой увеличилось втрое.  Да ладно, какой я батенька? Неужели настолько постарел от радости после выигрыша? Так, срочно надо устроить выговор Щику.
  – Если только к вашему сердцу, – дурак я что ли, отказываться от такого предложения? – Гулял, дышал свежим воздухом и тут вы мне попались. Пройти мимо не мог, не каждый день встречаются такие пушистики-красавицы. Так бы и затискал.
  Подмигнув кошке, я хотел было устроиться в положении сидя, но вовремя вспомнил о безопасности. Это сейчас мы можем запросто общаться на тему погоды и кулинарного искусства, а через минуту вцепиться друг другу в глотки из-за разности политических взглядов. Постоять придется еще некоторое время, но вести себя более-менее расслабленно умел в любой ситуации, не вызывая даже у Урга приступов агрессии.
  – Конечно умею! – игриво возмутившись, тут же осекся.
  Духи, стихи просто так не выдумывают! И во что я снова вляпался? Товарищ Зикомо, в следующий раз, как будете приставать к прекрасным дамам, давайте для начала выдумайте хоть одно четверостишье и будете им хвастать как черепом убитого собственными лапами слона. Думай-думай!
  – Прости за то, что я краснею!
Прости за глупые слова!
Прости за то, что я влюбляюсь
В твои красивые глаза...*
  Сейчас делаем медленный шаг вперед, выкатываем худощавую грудь вперед и визуально делаем больше и мощнее. Шрамами хвастать не получается – все скрыты под густой жесткой шерстью, да и не думаю, что дама ими восхитится. Голос делаю тише, интимнее и время от времени добавляю вибрации от урчания, но в какой-то момент я не справился с собой и икнул.
  Позорище!
  – Мое имя Зикомо, – представился я после секундной заминки. – Да так, ничем не примечательный охотник. Делать особо ничего не стремлюсь, от работы пока освобожден. Вот и решил прогуляться, после стольких вылазок даже отвыкаешь от больших компаний.
  Лгать, конечно, не хорошо, но кто меня знает? Слов не проверить и каждой живой душе не стоит знать о моем истинном положении в пищевой цепи банды. Самок различных видов не видел очень давно и по их компании соскучился, как носорог по битвам на смерть.
  – Стих я все же прочел. Могу еще один, но тогда вы со мной прогуляетесь по ночной Саванне до самого водопада, а там мы с вами спрыгнем с лианы и поиграем как детишки. Кхм, расскажите немного о себе.
  Мне кажется, или в голосе проскользнула излишняя теплота на слове дети? Нет, не показалось. Тем лучше! Не каждый день из кустов вываливается лев с юношеским азартом и шилом в… под… просто шилом.

*офф: ничего дельного я не придумал, поэтому обратился с просьбой о помощи к дядюшке гугл х)

Накосячил все-таки красиво и звучно, дама оценила, а больше ничего и не надо. На самом деле я испугался реакции по типу «Фи ты ж божечки!», но Грейз оказалась не из таких. Чувство юмора имеет, знакомство более, чем хорошее не смотря на разницу в видах. Будь она львицей хоть на добрую половину, не постеснялся выделить место в банде. Или попросить об этом у лидера, а так… Эх, тяжела ты доля львиная! В прайд такую красотку не пустить.
  Да сурикат его знает! может, мы единственный раз в жизни видимся, а я тут распинаюсь как последний мальчишка в период гона. Не беря во внимание, что последний у меня круглогодично, ежемесячно, еженедельно и ежечасно. Меру знать придется, а из этого свидания вытянем все по максимуму: ромашки, стишки, комплименты, романтику, азарт и море наслаждения.
  Наслаждение от общения и компании, а вы о чем подумали?! Ай-ай-ай.
  – Как же так? А если встретится – возьмем с собой. Вам что необходимо: ожерелье, браслетик или колечко на хвост? Памятный подарок о встрече. Крокодила, конечно, не освежую, но змейку вполне могу.
  Смутившись горячей речи, я опустил глаза в земли и помялся на месте. Веду себя как подросток! Великие духи, да увидь меня кто-то из банды – сразу засмеяли. Мне, конечно, такого внимания не нужно, слухи пойдут разные и не самые приятные, а потом перед лидером объясняйся. «Ты же мне как сын был!» и начнет свою старую шарманку про несправедливость в жизни и мире в целом. Что-то я отвлекся.
  – Так, давай перейдем на «ты». Я лев молодой, да и не стремлюсь к вершине эволюции.
  Не стремился только потому, что почти достиг ее по должности, но тут ключевое слово есть – почти. Хотелось бы, конечно, занять место лидера, но работа эта весьма пыльна и не прибыльная. Не всегда успеваешь за подчиненными, иногда вовсе приходится идти на жертвы и унижаться, чтобы всем угодить. Для начала необходимо разжиться уважением среди соплеменников, а потом метить на вершину. Опять отвлекаюсь!
  – Это ты так про всех львов думаешь? – насупившись, едва не щелкнул хвостом от досады. – Понимаю, днем нас только в горизонтальном состоянии и встретишь, но мы по большей части ночные охотники и с такими патлами тяжеловато в жару бегать. Хм, я бы предложил соревнование, но с гепардом тягаться – себе яму рыть.
  Тряхнув головой, я невольно поднял пыль с гривы. Черные длинные волосы запутались в такое гнездо, что ни одна уважающая себя птица в нем не поселится. Тихонько чихнув, не спеша поплелся за гепардом, вскоре нагнав и поравнявшись.
  – Я бы послушал твои истории. Люблю натуральные истории, байки и сказки. За уши не оттащишь!
  Тут я чуть не споткнулся на ровном месте, но в этом была виновата яма сурикатов. Долговязые кроты снова нарыли тоннелей. Интересно, сами они не путаются?
  – Кстати, как пойдем? Через джунгли или пастбище?
  Не признаваться же, что местность в общих чертах знаю. Разведчиков надо было опросить на счет ориентиров, придется выкручиваться по ходу событий.

офф: Прошу прощения, что долго не было ответа. Нет мне прощенья!
  Внезапно за спиной раздался свист ветра, а затем звучный хлопок грома. Я поморщился от неудержимого желания попасть под дождь, который, кстати, охватит не только земли прайда, но и дойдет вплоть до самого горизонта. Солнце и так едва пробивалось сквозь облака, так скоро наступит тьма! Даже не смотря на то, что львы и все кошачьи прекрасно видят в темноте, по собственной воле в ней оказываться совсем не хотелось. Мало того, что всю ночь шел дождь, превратив протоптанные копытными дорожки в настоящую кашу, так с утра еще и солнце, будто в отместку за недавний ливень, припекало так, что в образовавшейся духоте стало нечем дышать, а сейчас снова была готов пролиться вода. Ну не знак ли свыше?!
  Неудачно ступив, Зикомо неожиданно споткнулся на едва сухой траве, и его черногривое сиятельство, с трудом удержав равновесие, вполголоса ругнулся. Ругнулся так, что стыдно стало. За спиной снова громыхнул гром, сверкнула яркая молния, но я ее не увидел.
  Вот же принесла нелегкая его именно сейчас! Духи великие, только на прошлой неделе мылись!
  Желание послать все на двадцать три всем известные буквы мешала проснувшаяся совесть, чудесное воспитание и наличие самки поблизости.
  – Никогда такого не видал, да и вряд ли увижу, но хочется сильно. – Поспешил распутать лапы и поравнялся с гепардом. – Необычные явления, авось, духи шалят, а кто знает, что у них там на уме. Они могут с большим успехом не только за нами наблюдать и остерегать, но и потешаться. Я, конечно, в злых духов мало верю, но чем Овуо не шутит? А где, говоришь, видела? Проверить в любом случае надобно.
  Последнее предложение я вообще от балды сказал, проболтался по дури, но слово – не какаду, просто так не сожрешь.
  Губы на миг тронула злорадная усмешка: ничего, поработают господа бандитские морды пару-тройку часов в разведке, ничего страшного не случится. Под дождем, в темноте, да в тесноте. Будут всю ночь напролет тухнуть и причитать, и не только потому, что по рабочему уставу положено, а потому, что можно обзавестись союзником полезным. Да только с учетом того, что табун не призрака бегает, а от реального хищника.
  Только насколько надо быть огромным и страшным, чтобы целый табунище напугать? Подумать надобно еще, чтоб наверняка.
  – Все видно ночью прекрасно, сама попробуй. Днем молодняк отправляем, чтобы стада погонял, да и сами охоте учиться начнут, базовые приемы отрабатывать. За ними большаки следят, так что все схвачено и жертв пока, слава духам, не было.
  Для верности лев нашел выступающий корень, и я постучал по нему лапой, как-никак, а сглазить удачу не хочется.
  – А ночью уже мы выступаем, когда копытные устанут конкретно. Найдем местечко укромное, засталкеримся и ждем, когда стадо в сон клонить будет. Едва последний теленок уснет – идем в атаку. Уставший противник только в первые минуты не оказывает сопротивления, поэтому стараемся убить пару-другую, а потом опасно становится, рогатые на таран прут. Воинам приходится не сладко, весь удар принимают, а львицам приходится туши оттаскивать да под удар не попадать.
  Уточнять, что львиц на банду только четверо я не стал, ими, из-за малого количества, не рисковали. Остаться в сугубо мужском коллективе никому не хотелось. Прекрасно справляясь со своими задачами, – поддерживая мораль банды, рисковать такими кадрами было неразумно – до бунда недалеко.
  В носу настойчиво засвербело и я, не удержавшись, чихнул, едва не повалившись на землю. Дезориентироваться меня мог только мощный богатырский чих, чем пользовался проныра Щику во время каждого тренировочного поединка.
  – Да уж точно теперь не припечет. – Красноречиво кивнул за спину. – Теперь самое главное – не утонуть в слезах природы. Предлагаю отколупать от баобаба кору и покататься по волнам. Уи-и-и!
  Покачавшись из стороны в сторону как полено в озере переполненное бегемотами, изображал волны. Море волнуется раз, море волнуется два!

Отредактировано Zikomo (2015-07-17 21:07:49)

Джунгли.

Ей нынче интересней бывало статься бессердечной да легкомысленной. В голове у ней шумел невесть эдакий стрибожий сын, единственный и заблудившийся; от его холодной ходьбы по голове ее, у ней в ушах хлопали стекла окон и трещали рамы. Череп сламывался болями, беспредельно шлялись думы щеголеватою походкой. Дребезжала палитра краски, сливаясь воедино, окрашивая ее головной ветер всевозможным пятном, которое всякий раз оставляло вспышкою где-то в углу сальное пятно; не вывести его уж, не притупить, но забыть возможно, не обернуть своего взгляда в темнеющих угол, пестрящий. Уста Фаренгейт сжалась линией, клыки шальной резьбой опалили нижнюю губу, протыкая ее, будто мелочная игла. Вскоре плоть припухла, налилась свинцовой болью да вздором, от сего сталось выкусить ее не есть возможным.
Усидеть младому существу оказалось невозможным: она ринулась в стороны, развернулась, прошлась, выбрасывая с под когтей земли, словно как буйвол разъяренный, чьи глазницы облились соком дикого сердца и мягкой, гибкой артерии; она выбежала в кусты, снесла папоротника, стукнулась глухо обтянутым кожею бедром об древа ствол, развернулась и понеслась на северные части саванны, а потом свернула, прошла прямою линией, выбежала, измоталась, заболтала головою да ушами. Остановилась. Визг, некогда уже стезавший глотку младости, вновь прорезался, но бывал проглочен, сдавлен закрывшими линиями губ.
- Одичалая. Помешанная. Полоумная.
На себя саму обговорила.
Замерла. Заглохла. Задержалась кислородом и не дышала с нескольких секунд, выслушивая стук собственной мышцы; сумасшедший звон жизненности стихал, делался мерным, менее резким. Тук. Промежуток. Тук. Промежуток. Голова легкая, болтается по плечам, ерзает, крутится и - ах! - не падает, не катится в заросли.
Выдох, за ним - вдох. Приток крови буравит кости, обмывая их, наполняя мышечный слой уверенной страстью. Она выбежала, метнулась, подобно ошпаренная клыками крокодила обезьяна, и, бесноватая, горящими глазами, полными ужаса, непонимания, стоящей в них обиде, уставилась во все стороны.
Телесность юницы столкнулось и вывалилось, выкатилось на иной объект, еще неопознанный. Тепло. Жарко. Сердце и томимая в костях ребер душа. Бесноватая дума вытекает изо рта благою бранью. Она бежала так долго, словно догоняла ливень, никак ее не заставший под укрытием. Догнала, об чем оповещал уши ее гром.
Хохот детской радости заполонил грудь, загремел, словно как вторя штурмующему небосводу ворчанию туч, и она, вмиг развеселившаяся, не сдержала своего гарканья.

Фаренгейт грохнулась на Грейз, однако того сама еще не успевала осознать; каюсь, что верчусь, как только возжелаюсь душонкою да вовсе стезаю ваше сознание убогими речами отчаянных. исправлюсь.

Закатив глаза, скороходец остановилась, чувствуя сгущение туч над головой. Это наоборот должно было поддать пинок сзади, словно вылетевшей из пересохшего бревна пробке. Только вот зачем уже прятаться, когда промокла даже на брюхе, и дождь уже не пугает холодом. Даже птицы стихли в ветвях, прячась за бессочной, но все еще зеленой листвой, и её тянуло на уютные раскидистые ветки как на самое любимое ложе. Даже бессознательно эквилибрируя на тонкой древной жиле, ей удавалось высыпаться лучше, чем на промятой кем-то траве. Хлесткий удар капли в нос сорвал её взгляд с верхушек деревьев и повернул его ко льву.
- Про холмы я тоже слышала, и была бы рада туда отправиться. Но-о-о, они кажутся слишком белыми издалека, словно тучи на вершинах залеживаются да линяют. А там! А там эти облака словно процветают и отбрасывают листья и широкие лепестки, словно в полупустыннике после дождя. Вот так вот, по всей площади, можно забиться в мягкий пух и дремать.
Заразительная зевота вырвалась из пасти. Все мысли о том, чего может не существовать, навевали тоску и сонливость. Поднимающийся теплый воздух отяжелял веки и не давал свободно дышать. Перемявшись на лапах, она заметила неподалеку мечущийся объект. Сфокусировавшись на ближней точке, ей уже было казалось, что перед самой мордой летает вредная мушка, но нет. Еще за миг до того, как рухнуть она поняла, что это была львица. Удивление Зикомо её малость успокоило, и даже улыбнуло, как он безмятежно повис диагональными лапами в воздухе. Гепард неспешно вжала шею в свои плечи, чтобы не быть прибитой новой гостьей. Локти и ребра, на которые ей удалось грохнуться, смягчили удар, словно маленькие пружины, и потому никакого вреда гепард не получила. Привыкая к теплу сверху себя, она попыталась немного растянуться, чтобы попробовать выбраться. В иной бы ситуации при всей кошачьей реакции все трое уже бы рванули что есть духу в разные уголки саванны, или бы сцепились разом. Но дождь, похоже, пробудил и в остальных неестественную вялость и сонливость на ходу.
- К вашим услугам, - бесстрашно хрипнув почти в землю, вернувшись мыслями в себя. О чем она там трепалась до этого? Да, о дивных местах, овеянных духами. Её даже не пугало, что там может водиться еще какое-то невиданное зверье, которое может растоптать и не заметить. Это столкновение напомнило бессознательному, что не стоит так стоять и зевать посреди саванны, даже в компании льва. Незнакомого. Пересчитывая варианты, что с ней и ним сейчас станется, она на минуту даже закрыла глаза. А вдруг Зикомо только притворяется, что видит её впервые? Ох и получит же она сейчас трепку…
Сложив хвост позади тела и развернув таз к земле, она была готова выпрыгнуть с-под львицы одним рывком, только почует ослабление сверху.

Отредактировано Грейз (2015-07-20 16:18:01)

К понимаю очевидностей я не спешил, да и что тут делает эта странная львица, собственно, тоже. Не знаю, что меня тревожит в ней больше всего, но и знать не спешу. Либо она старых идеалов и воспитания, примерно так же воспитывали моего отца, либо она сумасшедшая, забывшая дорогу к собственному дому. Взгляд незнакомки заставлял толпы мурашек бегать по спине совершенно беспричинно! Соберитесь, товарищ, вы же лев.
  Осторожность никогда не лишняя. Да и много ли можно сказать о существе, язык которого способен выговорить слова без смысла?!
  Или смысл в них все-таки есть?
  Разрываясь с двух сторон, не зная, куда деть разум и сердце, я метался от желания свалить и остаться. Да и погода не располагала к романтическим настроениям, вымывая последние сладкие ноты из утробы. Физически почувствовал, как кольнула в глазах острое неодобрение, а голова сама собой качнулась из стороны в сторону. Связался на свою голову, а ведь просто хотел проверить слухи об упавших защитах богатых на дичь земель.
  Вернусь и всыплю малому разведчику, купившегося на слухи какаду как львенок на сладкий кусок мяса. Да и самому себе не мешало бы выкрутить ухо и встать в угол, чтобы в следующий раз думать наперед и не знакомиться с первой попавшейся дамой.
  Интерес к гепарду пропал, а к новой львице даже не появился. От последней несло множеством таких же, впитавшихся в шкуру как клещи. От меня же несло за три километра болотами, из которых наша банда вышла едва неделю назад, но скоро этот запах выветрится, и буду вонять так же, как она. Духи, не помешало бы вернуться, так хоть при случайной встрече можно сказать, что заплутал и вообще ищу крышу на ночь, а утром никто не будет тебя преследовать, мечтая найти шайку.
  Глубоко вдохнув и сдержавшись, чтобы широко не зевнуть, оголяя пожелтевшие от множества охот и крови зубы, я сделал несколько шагов вбок, со стороны рассматривая пару. Странная компания сегодня подобралась. А грива все тяжелеет, словно слон ногу поставил.
  – Светись, светись, далекая звезда,
  Чтоб я в ночи встречал тебя всегда.
  Твой слабый луч, сражаясь с темнотой,
  Несет мечты душе моей больной.
  Вспомнил я старый стих, подслушанный от старого бабуина на старом месте пребывания банды. Как же не к месту и вообще не по делу. Едва удержавшись, чтобы не грохнуться головой о ближайший баобаб, позволил себе присесть на мокрой траве и отряхнуть такую же мокрую гриву, поднимая тонны брызг.
  – Искали ли вы кого-то, али уже нашли?
  Действительно, они могли спокойно скооперироваться и подкараулить невнимательного путника. Духи, опростоволосился ты сегодня, товарищ Зикомо. Позорище.

Она не привыкала к толпе и бежала всякого общества, но теперь ее вдруг что-то потянуло к двум таким. Что-то совершилось в ней новое, что-то эдакое, что не вмещалось в понятие тоскливого сердца, которое особенно в последний месяц было загружено молчанием внешним и монологом внутренним. Она устала от целого времени этого вяжущего все сознание чувства, и даже работа, которую она находила некогда милой и будоражащей, сделалась ей противной, самой обыкновенной и не несущей никакого забвения.
- Она к тебе летает высоко;
И груди сей свободно и легко..
Фаренгейт смутно помнила продолжения, однако зналась тем, что оное присутствует. И ей вмиг сделалось такое точное впечатление того, что некий, совершенно даже незнакомый ей, знает этой речи; ибо сама она, юница, слыхала сих сказаний от молодой птицы с некрасивым оперением, с желтыми глазами, словно как большими для маленьких дырочек в черепе, дабы эти глаза помещались туда; и эти желтые и беглые шарики очей пернатой сущности сужались всякий раз, делались одурманенными, когда говорила своим она клювом какие-то смешные фразы. С поры тех времен смутно остался ворох воспоминания, но молодой помнились их совместные патрули, когда сама она молчала и слушала птицы, будто из некоего уважения к полоумным и отчаявшимся. Ибо нет забавы чужому сердцу, как рассказать и передать собственного знания кому-то другому, якобы сберечь и предупредить чужого внимания. И хотя всякий сам себе будет учителем и по жизни своей одинок, львице делалось приятным слушать какой истории, покуда то напоминало ей времена, когда наставница бывала еще пышущей и несомненно, несомненно живой, еще не утонувшей на илистом дне вод.
Фаренгейт вышла с раздумий в некотором смущении и оно все более, более увеличивалось, делалось объемным и, казалось бы, ощутимым чуждому носу и языку. Мотнув своей головою да поведя ухом в сторону, не думая долго и как бы воскликнув тихо льву:
- Батюшка, - начала она с привитым воспитанием уважением к иному, даже чересчур помпезно вымолвил первого обращения, - не случалось, нет, никого искать. Хотя-с, знаете, за дождем пришлось бежать; и даже не помню, - надо же.. - как в краю эдаком оказалась и как столкнулась с компанией Вашею, за что каюсь.
Говорила она спеша, изнутри сотрясаясь на себя забавницей. Морда ее вытянулась, сделалась бесстрастной, но лишь на мгновение. Понимать ей пришлось того, что свалилась на их черепушки, словно бабуин пьяненькой с дерева громыхнул да забился пальцами об землю, что-то дикое в желание выкрикивая. И подобное сравнение оставило Фаренгейт в сильном волнении, ибо в этом времени ей не хотелось потерять того живого интереса к двоим им, как говорилось уже в начале самом.
Ожидать реакции двоих не приходилось; у одного с них глазницы лопнуть грозят, а другая отскакивает, будто как от буйвола, мечущего по сторонам в стремлении протыкать чужого тела концами своего природного оружия.
- Никогда с сим товарищем не приходилось знаться; вовсе, от него разит иным тестом, потому что это дело очевидное.
А любопытно, однако ж, до чего все они переполошились и сталось интересно было разъяснить, что видаться с эдаким не приходилось ни разу своей жизни, но она промолчала, сжимая своих губ и надеясь не напороться вопросами об принадлежности. Ибо ей было тошно говорить об точности, которая сумела бы и в мыслях, и в действиях чужих вызывать агрессии от пустого звуку.
И как не взбесит ее, когда дело ясно и без вопросов было решено для себя самой, что будущее идет вслед за нами самими, что никакая преграда, выстроенная чужим, не сумеет сдержать порывов нам принадлежащих. Вздор! Ей делу не водилось до того, кто чему верен бывал и сама она не силилась понимать, как то может создать проблемы. И хотя в раннем детстве приходилось делаться доверием в прайд, в его сплоченность, то до нынешнего тех чувств едва сохранилась.
- Гм, правда, - голова у ней с подобного раздумия разболелась, следуя за вихрем, крутившемуся туда-сюда. - правда это, правда, не важно и не будет; к ним надо подходить постепенно и осторожно, дабы разузнать, но не того, к чему и чему они служат и верны, а от того, дабы самих их внутренних червей знать и плавать в их омуте, не опасаясь утонуть.
Ну да уж, пущай, пущай..
- А звать будут Фаренгейт.

премногом уважении выбешу ряд очереди, ибо, быть может, завтрашним да едва позднее выложить поста не сумею, посему лезу Грейз на голову, надеясь, что на не стряхнет моей больной сущности.
так же-ж пост выеден с головы и не имеет связки, за что каюсь еще за раз.

Сердце у ней вновь вздрогнуло да заколотилось, и так бешено, так отчаянно сжималось и раздувалось оно, выигрывая своего стуку, как симфонии какой, что сталось дурно юному зверю; она даже сделала какое-то бессильное движение губами и проглотила нарастающего в глотке комка, но осталась при этом неподвижной и даже редко глаза ее хлопали в моргании. Все молодое и упругое, слегка худощавое, с выступающим рядом реберной кости тело замерло, сделалось напряженным; и что так могло повлиять на ее теперешнее состояние? Не предложения ли Зикомо - ах, какое странное, певучее именование - выступать на охоту так вздернуло ее, заставляя изогнуться телом-«полотном» в не движении?
Пожалуй-с, Фаренгейт бывала готовой любого снести, и даже снесла она прежних да иных событий, и все выдержала, не продрогла своим мозгом в русло его неимения, но понимать намерения чужака никак не бывала готовою.
- Да только уж дьявол какой носит своих лап в дождь; да только он, черт рогатый, себя не пожалеет - а чего ему себя жалеть? разве только в своем бессмертии - да иного затащит, чтобы и тот себе, чего доброй воли рока, шею разобрал на частицы костей да связующих. Нет, увольте-с, не пойду, не утащите на охоты, демон эдакий! Не утащите!
.. Ну да уж, а теперь вот вообразились сами собою картины, где она своего тела видит в луже грязи, переломанного, вывернутого наизнанку стервятником ли каким, а-ли грязной воды ли какой. И душно ей этого было снести, она силою зажмурила век, сотрясала с головы своей подобного представления, а потом, стараясь не подавать виду, будто как страх ей все нервные окончания раздробил, тихим, послушным голосом выдавила речей:
- Гм, вы, Зикомо, будете своей шкуры не жалеть? Но это ладно, коли жесткий волос, а лап? Вас, Зикомо, в подобную ярость погоды на Килиманджаро еще не несет?
Глас ее не выдержал, сделался недовольным, грубым, и губенка верхняя мелко приподнялась, обнажив куска клыка. Почему же теперь ему есть желание куда-либо выдвигаться? В чем же шутка-то? В чем разгадка-то сокрывается?
- А хотя оно было дело ясным: он для себя, для своего желудку, для своего комфорту, даже для мнимого спасения себя, себя-то он не продаст, эдакий Мом, а чужого отдаст, и чужую душу так же отдаст по дешевой цене. Да кто же в такой погоды гоняет антилоп, возит их по грязи, и себя возит, и другого возит? Все продаст, рогатый. Всех за рынок; даже свободу, спокойствие, даже совесть, честь, всех и всяк в толкующую топку. И жизни продаем, ей-богу!
Ее голова тяжелела под натиском мучительных рассуждений, совершенно обманутых, ибо, в сущности, ей было ныне лишь желание устроить какой сцены внутри себя, а внешне он, Зикомо, ей бывал даже приятен; это было странное состояние, когда она старалась чужого и желанного не получить, как отвергнуть да не бывать искушенной.
Фаренгейт даже с некоторым наслаждением поддразнивала своих речей, и, впрочем, они бывали не внезапные и не новые, а наболевшие и давнишние, которые выгрызли в ее сознание уже невесть какой норы, затеснили там своего присутствия, а при всяком ослаблении юного внимания они являлись, как падальщики на сгнивающей туши, намереваясь устраивать своего пира и считая это везением, снисхождением Природы-Матери на них. Ибо, черт-с два, все мы Ее детища, все Ее кровь и тело.
Во что бы оно не было, но надо, надо решиться или..
- .. или ничего.
Вдруг она вся вздрогнула от мысли этой, хотя знала наперед, даже как-то сладко ожидала ее прихода в собственную голову, и все равно, как бы Фаренгейт не бывала готовою морально, реалии и мгновения их заставляют естество ее врасплох всякий плешивый раз. Львица поспешно оглянулась, словно как поджидая еще чего-то, ища этого в зарослях и не находя, но оставаясь недовольною тем, будто она что-то очень важное потеряла в листве, чего хотела, но не могла вернуть, ибо не помнила, что, по сути, она потеряла и потеряла ли это вовсе, а не навыдумывала себе бреду какого-то да не зашлась ли им?
Фаренгейт не желалось еды, хотя с нескольких дней уже не брала она в пасти куска мяса, покуда патрулирование границ считала своим долгом превыше потребности полностью оббить желудка сочной, кровяной частицей плоти какого-либо травоядного.
- Эх, каналья!..
Желудок ее сросся с хребтом, вылепился на позвоночнике, и от думы нежеланной, но, видит бес, предстоящей охоты издался душераздирающимся визгом, вымаливая своей потребности в насыщении голосом, на который способен. С сего глазницы молодой львицы притупились, залились туманом смущения и надеждою того, что за вспышкою грома и раската едва можно было расслышать подобной слабости организма ее. Дело было понятное и решенное: еще с нескольких суток она не вытянет на грызунах, на грубом мясе сурикатов; сознание заволокло представление жирной, кровь с молоком, плотной туши парнокопытного.
- Пшла!..
Сказала она себе да двинулась за гривастым Зикомо, промокшему, как будто котенок в реке Зимбабве. Юная воительница шла, осознавая, что подобным действом собственных крыльев раздерет в пух.